ЕСТЬ ЛИ БОГ ПОСЛЕ МАРКСА?

Участники беседы:

Даниэль Орлов-философ

Ноговицын Олег- философ

Валерий Паршин- филолог

Ирина Дудина - журналист

«Возможно ли богословие в современной России?» — такой вопрос был вынесен для обсуждения питерскими философами на презентации нового журнала «EINAI. Проблемы философии и теологии», которая проходила в приходе Чесменской церкви, находящегося в стенах Чесменского дворца, основное помещение которого занимает ГУАП (Гос. университет аэрокосмического приборостроения).

Валерий Паршин

- Это может показаться несколько странным, но идея философского журнала родилась в недрах изначально авиационного вуза, — рассказывает технический редактор сайта «EINAI» einai.ru филолог Валерий Паршин. — Впрочем, как и раньше, многие социально значимые гуманитарные начинания часто появляются, так сказать, в технической оболочке.

- Сначала в недрах ГУАП был создан центр изучения проблем философии, теологии и культуры. Идея была поддержана ректором ГУАП Анатолием Аркадьевичем Оводенко и деканом Гуманитарного факультета Константином Викторовичем Лосевым, и на его развитие были выделены необходимые средства. Так на базе новорожденного исследовательского центра мы решили создать академический журнал, который бы объединил лучшие философские силы Петербурга, России, Европы, — вступает в беседу главный редактор журнала философ Олег Ноговицин.

Олег Ноговицын

- Круто! Совпадает с планами Елены Бабич о том, чтобы Петербург стал духовным центром мира. Но презентация журнала сопровождается круглым столом, в теме которого присутствует сомнение в том, насколько современной России нужно богословие и насколько в ней оно возможно. Протоиерей Алексей Крылов, настоятель Чесменской церкви, от имени православных верующих заявил, что в России 100 миллионов человек нуждаются в богословии, ждут его… Хотя ведь известно, что семь десятков лет господствующего атеизма в стране не давали развиваться богословской мысли, да и до этого — Православная церковь не готовила в стенах своих академий и семинарий богословов, а знаменитая русская религиозная философия развивалась скорее как философская публицистика… Что, собственно, сегодня можно назвать богословием, то есть рациональным построением доказательства бытия Бога. Название вашего журнала по-гречески — это бытие в инфинитиве, то есть «быть»…

Даниэль Орлов

Даниэль Орлов: Поскольку я придумал тему презентации, мне и отвечать. Нынешнее состояние богословия у нас можно определить одной фразой: зияющее отсутствие. К сожалению, это так. В исторические причины такого положения дел сейчас не будем вдаваться. Конечно, есть историография богословия, предпринимаются попытки изучения и нового перевода святоотеческого наследия. Но это больше академическая задача. Каждое время ставит нас перед кругом каких-то актуальных вопросов. От них нельзя отмахнуться, сказав, что у нас за спиной есть великая традиция, в которой уже содержатся все ответы. Да, традиция есть, но она есть только потому, что непрерывно возобновляется в каждую эпоху, живет, развивается. Этого развития, этой жизни сейчас и не хватает.

- Не будет ли, как и 100 лет назад, речь идти о новом богоискательстве, богостроительстве, новой религиозной философии…

ДО: Богословие надо строго отличать от религиозной философии. Богословие опирается на совокупный опыт церкви, выраженный, скажем, в догматах вселенских соборов. Религиозная философия часто позволяет себе отступать от сформулированных истин или трактовать их, исходя из содержания индивидуального духовного опыта. Церковь и в начале XX века, и теперь относится с величайшим подозрением к свободному поиску истины, оставляя за собой право на ее монопольное обладание. Я должен пояснить, что когда мы с вами говорим о богословии, то делаем это из точки, в которой самих себя идентифицируем как философов. А философия не вправе впрямую рассуждать о Боге, имея дело, максимум, с идеей Бога. Поэтому, заводя речь о богословии, мы ни на что особо не претендуем, однако констатировать определенную ситуацию мы можем.

- А будет ли ваш журнал печатать тексты Татьяны Горичевой? Вообще, признаёт ли РПЦ её богословские размышления, не обвиняет ли её в ереси?

участники конференции

ДО: Татьяна Горичева — уникальный пример философа-проповедника, несущего на протяжении многих лет слово о православии по миру. Что касается отношения со стороны РПЦ — предисловие к одной из ее недавних книг написано нынешним патриархом Кириллом, в тот период митрополитом Смоленским и Калининградским.

- Вы представили содержание первого номера вашего журнала, который уже появился в Интернете и скоро выйдет на бумаге. Среди статей: Иванов В. Л. «Вопрос Дунса Скота об интенсивной бесконечности в Троице в контексте истории и жанра теологических вопросов», Карфикова Л. «Имена и вещи согласно Евномию Кизическому и Григорию Нисскому», Бирюков Д. С. «Τό ἄπειρον: аспекты понимания у Иоанна Филопона, поздних платоников и св. Иоанна Дамаскина». Даже отец Алексей высказал опасение: не станет ли ваш журнал междусобойчиком для узких специалистов, непонятных никому, кроме 25 знатоков во всём мире? Кроме этих авторов у вас напечатана философская публицистика Секацкого, исследование А. Исакова о Боге и бытии…

ДО: Междусобойчик — не самая дурная вещь на свете. Его ведь можно назвать и иначе — компактное научное сообщество, например. Не секрет, что современное научное пространство раздроблено и распылено, оно превратилось в пространство взаимной друг друга неслышимости. Конференции давно получили название «братских могил». Мало кто читает работы своих коллег. Поэтому если где-то собираются люди, сведенные вместе воплощением единого замысла, и у них находится несколько общих слов, это здорово. Вспоминается Введенский: «Если некоторые слова у людей совпадают, это уже много».

- Но всё же, будет ли у вас живая религиозная публицистика, или вы оградитесь и сохраните академическую наукообразность, не желая сливаться своими границами с такими журналами, как «Фома»?

ОН: Такое размывание ни к чему не приведёт. Позиция редколлегии нашего журнала в том, что назрела необходимость занятий теологией в собственно философском смысле, а именно в смысле обращения к началам и причинам бытия, к понятию о божественном как таковом. И не стоит думать, что это кажущееся сугубо специальным, недоступным и неинтересным массовому читателю дело так уж далеко от насущных проблем повседневности. Пафос публициста всегда чем-то инициирован. Но ближайшие смыслы, выражающие голос времени и эпохи, особенно в России, сами далеки от ясности. Потому философское осмысление интеллектуальной философской и богословской традиций — политическая задача. Как раз в политике наиболее разительна разница между умными речами и наличием ума. В пространстве смысловом это трезвое представление того, что может считаться священным хоть для кого-то. Священное в рациональной развёртке представляет собой тему философии.

ВП: Но как далека подобная практика от проповеди?

ОН: Мы хотим найти нишу в виде соединения светского и духовного образования. Чтобы вынести на свет тайну, непонятное ещё нужно обнаружить на свалке или подиуме, кому как угодно, всем доступных смыслов публичной повестки дня государственной или церковной жизни. Потому и построение нашего журнала — как бы перевёрнутое, обращающее вспять естественное стремление ко всякого рода целям, рядящимся в оболочку речей об общем благе, но совпадающее с естественным и загадочным направлением потока времени: мы из будущего движемся в прошлое. Материалы первого раздела — современные опыты философско-теологической мысли, потом нововременные стратегии, потом ренессанс, схоластика, патрология, античность, и всё заканчивается мемориалом — мы печатаем то, что было лучшего и нашумевшего в своё время в советской филолого-философской науке, статьи, когда-то появлявшиеся в научных сборниках, выходивших мизерными тиражами.

- И вы согласны с отцом Алексеем, что 100 миллионов человек жаждут богословия?

ОН: Ждут, но не все догадываются, что это тяготение существует. Иван Протопопов на круглом столе говорил о потере жизненных ориентиров в современном российском обществе. Простодушно или иронично подхватывать риторику православного строительства или левацких настроений стало общим местом. Это симптом девальвации смысла. То, что составляет целевую установку и твёрдую жизненную позицию, ныне утеряно, но смысл не может существовать в идеологических формах прямого навязывания, он требует собственной работы мысли. Самое сложное и непонятное философское слово может тронуть душу человека, составить путь и судьбу.

- Кстати, среди философов вашего журнала не проявилось ни одного воинствующего атеиста. Что неправильно. Ведь сейчас в ситуации плюрализма и либерализма наряду с возможностью религиозной проповеди по ТВ одновременно ведётся иная проповедь — как аксиому народу подсовывают нормальность содомии, идёт могучий наезд на церковь — будь то католическую или православную. Совершаются и прямые провокации. Будет ли у вас в журнале полемика с представителями новой «передовой» идеологии?

ВП: Коль скоро ни одного воинствующего философа-атеиста на круглом столе не обнаружилось, давайте попробуем предугадать его вопрос как минимум лояльно настроенной по отношению к богословию аудитории. Философ-атеист, вероятно, сказал бы: «Россия стоит на пороге модернизации, иначе — европеизации, а Европа секуляризируется, она утратила свои христианские позиции, при этом у неё высокие технологии, высокий уровень жизни. Не является ли богословие рудиментом XIX века, отголоском формулы “православие-самодержавие-народность”, и, в свете этого, не представляет ли богословие атавистическую форму мышления»?

ОН: Я бы ему ответил — тема богословия в Европе наиболее насущна в разных аспектах, в том числе и в сфере идеологии. Не в академическом, всегда несколько инертном, а в политико-академическом кругу интеллектуалов, которые потеряли свои ведущие позиции в самой Европе. Есть логика администрирования модернизации, когда людям предлагается потерпеть ради будущего, ради благ, доступность которых напрямую зависит от внедрения новых технологий управления. Гос. администрации по обе стороны океана подхватывают эту неолиберальную риторику. И мы видим, что востребованность интеллектуалов по сравнению с 60-80 годами идёт на спад. Но вместе с экономическим кризисом идёт и обратное движение — поднимается волна дискурсов о Боге.

ДО: Прошло время, когда с упоением говорили об исчезновении трансценденции, о смерти Бога, о стирании различий. Сейчас об этом говорится с тоской. Трансценденция исчезла незаметно, словно испарилась, и когда ее хватились, на ее месте остался только след в виде клубящегося облака. Трансценденция «слилась», говоря словами Элиота, «Not with a bang but a whimper» («не с взрывом, но с всхлипом»). И эти всхлипы мы слышим повсеместно как призывы к толерантности, к всеприятию, за которыми нет ничего, кроме попытки установить строй всеобщего безразличия. Проект философского и всяческого либерализма провалился. Сейчас основные интеллектуальные силы направлены на то, чтобы вернуть человеку возможность заботиться не только о всякой фигне, а возобновить главные оппозиции его существования. Текстов много — они не всегда о Боге и это не религиозно-философские тексты. В них — отказ философии от демобилизации, которая совершилась, когда она перестала говорить о самом важном, об истоках и началах.

ВП: Стало быть, крупнейшие европейские философы возвращаются к Богу и божественному?

ОН: Поражает наплыв англоязычных публикаций, посвящённых доказательствам бытия Бога и, прежде всего, их критической аннигиляции у Канта. Бадью стремится дать систематическое учение о бесконечном по ту сторону кантовской Критики, при этом он коммунист. Квентин Мейясу систематизирует докантовские апории позитивного определения бесконечности.

ВП: Вы хотите сказать, что Европа уже переболела чёрной чумой интеллектуалов, — постмодерном?

НО: Мы имеем дело с прямым разрушением постмодернистского сознания — это разрушение оказывается возвращением к онто-теологической традиции.

ДО: Мир во многом уже стал единым, и замыкаться на себе было бы опрометчиво. Конечно, сохранилась, да и будет сохраняться, поляризация мнений, школ, традиций, но кроме этого есть воздух, который веет, несмотря на все демаркации, и он ощутим. Можно называть этот воздух общим умонастроением. По-моему, наш журнал его чувствует. А это означает, что его направленность не только историческая, но и вполне актуальная.

ОН: В нашей жизни мы испытываем то, к чему Европа могла бы прийти, если бы ей изменила «главная» философская добродетель — здравый смысл. Мы живём в ситуации, которая скорее только декларируется, как черта европейского самосознания, — в ситуации полной либерализации всего. В условиях порядка, когда, с одной стороны, коррупция и административно-олигархический капитал, а с другой, отношение к миру на уровне животности — тех, кто имеет животики. Через животики постигаем мы реальность. И попали в коллапс. «Правильный» марксизм или академическое богословие «для всех» — вот странный, кажется, нигде более невозможный выбор, который стоит перед российским обществом.

- А нет ли у вас желания на страницах своего журнала устроить полемику с нашими новыми левыми…

ДО: Я бы взял шире — можно считать, что эта полемика уже ведется, и сам факт издания нашего журнала является аргументом в этой полемике.