Гага Ковенчук

ПОЧЕМУ МЕНЯ ЗОВУТ ГАГА? Я назвал себя Гага сам. Меня назвали Георгий, дома звали Гариком, но я не мог произносить такие сложные слова, и на вопрос: «Мальчик, как тебя зовут?», я отвечал, что меня зовут Гага. И это ко мне прилипло на всю жизнь. И родители стали Гагой звать. Когда я стал учиться в школе, на короткое время я это пресёк. Меня называли Игорем, Юриком, Гошей, Жоржиком. Но, как Ванька Встанька, всё вернулось на круги своя, меня опять стали звать Гагой. Я радовался, что не Гогой. Товстоногова все звали Гогой, и он, наверное, бы обиделся, если бы его назвали Гагой. Но мне Гога казалось нехорошим именем. Дело вот в чём. В одной из дореволюционных газет появилось объявление: «Мальчик Гога, сын богатых родителей, катался на велосипеде и дал прокатиться на нём уличному мальчишке. И мальчишка ему это велосипед не вернул. Мальчишку Митькой звали». И этот текстик дал два устойчивых выражения- «Мальчик Гога, сын богатых родителей» и «Митькой звали».

И я стал Гагой. Когда стали пускать за границу, я всё-таки убедился, что Гага- это хуже чем Гога. По-французски «гага»- это человек маразматик. Когда я получаю из Франции письмо, которое начинается фразой «Здравствуй, Гага!», автоматический переводчик на компьютере выводит такую фразу: «Здравствуй дорогой человек, впавший в детство!». По-английски это выглядит: «Здравствуй, бессмысленный!». По-немецки: «Здравствуй, дурак!». Но когда я был в компании индонезийцев, одна индонезийка сказала мне, что «гага»- это «богатырь». Гага по-японски ещё лучше. Японка спросила, почему моя жена называет меня не по имени, а по профессии. По-японски «гага»- это художник. А недавно у меня появилась тёзка- леди Гага. Она переплюнула Мадонну. По скандальности она вроде Ксюши Собчак, но при этом она здорово танцует и поёт. Но я всё же Гага Первый, я появился задолго до неё на этот свет.

ПРЕДКИ

Если бы не было бы революции, я был бы, наверное, «Гогой- сыном богатых родителей». Мо дед был Николай Кульбин, футурист и генерал. Генерал медицины. Он был одним из организаторов «Бродячей собаки», «одной из интереснейших фигур старого Петербурга», как писал про него Шкловский. Он прожил всего 47 лет, умер на третий день Февральской революции.В эти бурные дни на улицах, было опасно и он в театре «Кривое зеркало» из молодых актёров и художников создавал народную милицию.Он нарушил строгую диету из за отсутствия продуктов и умер.

А отец мой был художник. Они учились с матерью в Школе поощрения художеств. Отец стал гравёром в типографии. Ушёл на фронт, пропал без вести. Оказалось, что он под Лугой попал в окружение, тогда больше миллиона солдат попало в окружение и было угнано в плен. В конце войны англичане освободили пленников из интернационального лагеря, они всем дали английскую форму, и русским сказали, что они могут вернуться в Россию, но что возвращение для них может плохо кончиться. И отец всё же отправился на родину, и его как английского шпиона отправили в ГУЛАГ на 25лет . Если бы Сталин прожил бы как все грузины подольше, то мой отец мог бы и весь срок отсидеть. Но ему повезло, он отсидел всего 6 лет. Отец работал на строительстве Камской электростанции

Мама моя была художником и скульптором, она училась в Академии художеств до третьего курса, и ушла оттуда, так как увлеклась женским хоккеем, играла в сборной Ленинграда и к тому же тогда говорили, что у скульпторов нет перспектив .

ВОЙНА

Мама была оптимистка. Когда началась война, все были уверены, что она закончится через 3 месяца. А муж маминой сестры не был оптимистом, он сказал, что война будет очень долгой, и отправил нас в Куйбышев (теперь это Самара), к своим родным. У меня до сих пор сохранился билет на эшелон, в котором мы ехали в Куйбышев. У нас был 72й вагон! Везло нас два паровоза, поезд был утыкан ветками, нас сопровождали истребители. Сколько мы будем ехать и доедем ли вообще мы не знали. Доехали до Перми, тогда это был город Молотов. И мою мать осенило, что Пермь стоит на Каме, а Кама впадает в Волгу. И, когда поезд встал в поле, она выкинула наши тюки из поезда, и мы сами быстро выпрыгнули из вагона. На пароходе мы доплыли до Куйбышева, в Куйбышев уже никого без спецпропусков не пускали. С нами ехала девушка в военный врач, она пожалела нас, вынесла наши вещи на берег, как свои а мы сделали вид, что с чайником выскочили за кипятком на пристань.

В Куйбышеве я пошёл в первый класс , а мама устроилась работать художником в театр имени Горького. Учительницу мою первую звали пугающим именем Варвара, она нас пугала, что если будет бомбёжка, мы должны с учебниками выбегать на улицу.

В театре художник Вильямс ставил «Ромео и Джульетту». Мама лепила для спектакля склеп. Этот Вильямс мог бы сыграть Шерлока Холмса, он был худой и с трубкой. Я после школы приходил к маме в мастерскую и там рисовал. Что мне не нравилось- бросал на пол, а что нравилось- складывал в папочку. И вот Вильямс увидел мои рисунки на полу. «Это очень хороший рисунок, я не видел чтобы дети так рисовали! Ваш сын будет художником», - сказал он, подобрав рисунок с пола. И я удивился, что вот знаменитый художник, и не понимает, что это плохой рисунок, а что я и получше рисую. Но я не сказал ему, о чём думаю, подумал, что это будет нетактично, упрекнуть его в том, что он не отличает хорошего рисунка от плохого. Но похвала Вильямса меня окрылила.

Мы получали письма из Ленинграда, узнали что бабушка моя умерла от голода. Я помню трансляцию из Ленинграда, звучала по чёрной тарелке радио «Ленинградская Симфония» Шостаковича. Музыка прервалась. Потом объяснили, что это был налёт, и он помешал трансляции..

СТАЛИНАБАД

В то время в Куйбышев съехались эвакуированные театры, в том числе театр Акимова. А Акимов знал мою маму по Ленинграду, и однажды он увидел её на улице и вскрикнул: «Нина, Нина!». Мама по эскизам Акимова делала скульптурные декорации для его спектаклей. И вот театр Акимова отправили в Душанбе, тогда это был город Сталинабад. Это был глубочайший тыл, а не так как сейчас, на границе с Афганистаном. Трудная дорога была в Душанбе, помню поезд вонючий, в котором ехали какие-то военные монголы, тёмная лампочка, наверху, на багажной полке под ней сидел один монгол, и ловил вшей в бязевых рубахах, которые ему подавали снизу, и щёлкал их, и сбрасывал трупики нам на головы. Нас заметил проходящий мимо капитан. И он перевёл нас в купе к себе, пряниками нас угощал. Шинель у капитана была пижонская, более аккуратно сшитая и необычного оттенка. Я спросил у него, почему у него такая шинель, и он сказал, что часть шинелей наших шьют в Англии, и у него шинель английская.

И мы приехали в Сталинабад. Весна, пахло акацией, горы кругом со снежными вершинами, караваны верблюдов идут. За нами приехала телега и привезла в оперный театр. Это был роскошный, в восточном стиле театр. Там театр Акимова делил территорию с таджикским театром оперы и балета, и один день шла таджикская опера или балет, а другой- комедии Акимова…Мама подружилась с сестрой Акимова с Натальей Павловной и с его матерью Анной Дмитриевной. Потом, годы спустя, мы дружили с Юнгер Еленой Владимировной, вдовой Акимова. От Акимова я услышал впервые слово Ван Гог он был вторым художником, который похвалил мои работы, он сказал, что мои рисунки напоминают ему рисунки Ван Гога.

ЗАКУЛИСЬЕ

Я спектакли знал наизусть. Я смотрел их то из ложи, то из-за кулис. Я помогал реквизиторше расставлять предметы на сцены. Однажды я сидел за кулисами в камине, там «огонь горел»- тряпочка на вентиляторе развевалась. Мимо шёл актёр Аренский, он воскликнул: «Этот мальчик слушает спектакли, он будет актёром!». Но я уснул, а круглую сцену прокрутили, и я оказался перед зрительным залом. «Смотрите, мальчишка в камине!»,- закричал народ и разбудил меня своими криками.

ПОД ФАНЕРУ

Когда кончилась война, летом вернулись в Ленинград. Шли пешком по Невскому от вокзала. Для меня Ленинград- это Ленинград, не потому что он назван в честь Ленина . Я ещё застал, настоящих петербуржцев, а сейчас что за Петербург, в котором нет уже ни одного подлинного петербуржца! Мы шли и не знали, цел ли наш дом ну углу Звенигордской и Правды. Поразило, что на Невском не было ни одного разрушенного дома. А когда я пригляделся, то увидел, что многие дома заделаны фанерой, на которой нарисованы фасады. Украшения, цветочки, лепнина- всё тщательно прорисовано. И трамвай ходил по Невскому, и в нём не было стёкол, всё было заколочено фанерой, и в трамвае было очень темно. Мы дошли до нашего дома- и дом был цел. В него попало 3 бомбы, лестница обвалилась. А у нас всё было нормально на 6 этаже, в квартире 10. И навстречу мне выбежал Алька, мой ровесник. Он тоже был в эвакуации и выжил, а мама его умерла. И мы с ним обнимались и радовались, что живы. И письмо от отца пришло, что он в проверочном лагере под Вознесенском. В плену отца вербовали во Власовскую армию, но он был патриот, как и большинство и не поддался на вербовку. Он так и остался патриотом. Отец умер на третий год перестройки.

АКАДЕМИЯ

Я учился сначала в СХШ. Средней художественной школе, а затем в Академии Художеств на графическом факультете. У меня было много учителей, мой дипломный руководитель был Алексей Фёдорович Пахомов, а в СХШ ещё есть один учитель, у которого я тоже учился он до сих пор преподаёт. потом в СХШ мой сын у него учился, а потом пасынок моего сына. Сейчас Даня учится в Академии художеств. Учителя зовут Владислав Иванович Сенчаков, ему уже за 90 лет. Мой сын тоже стал художником, но он взял фамилию деда, чтобы нас не путали. Его зовут Алексей Кульбин.

Живопись тогда была слишком соцреалистична. На графике можно было быть более свободным. Я занялся плакатом. Со старших классов я подрабатывал в издательстве «Лениздат», в журнале «Нева» делал маленькие иллюстрации. Мне не пришлось разгружать вагоны, я зарабатывал рисованием.

У СТЕПАНА НЕТ ДИВАНА

Плакаты я делал. Ни одного против совести не сделал- против религии, против диссидентов. Достаточно было других тем- про бюрократов, бракоделов, лентяев. Был цензор у нас в коллективе, который придирался ко мне. По заказу ГАИ я сделал плакат о том, что пьяницы представляют опасность на дороге. Я нарисовал на чёрном фоне алый автобус и белую фигурку алкоголика, на которого автобус наезжает. А мой недруг подвёл целую базу о том, что я антисоветчик. «Автобус красного цвета- это красная опасность. Фон жизни чёрный, а что у нас светлое- так это пьянство»,- так он трактовал мой плакат. Он был редактором «Блокнота агитатора». Второй плакат тоже обвинили. Стих был такой: «Ночью пьяный лёг Иван с папироской на диван. В результате утром рано -ни Ивана, ни дивана». Я нарисовал сверху чёрное окно, луна, на диване спиной к нам пьяный Иван лежит с сигаркой. А внизу тоже самое- окно то же самое, а из него красный огонь валит, и Ивана нет. И мой недруг забраковал плакат. «Имя Иван? А так немцы русских обзывали, этот русофобия!» Я заменил Ивана на Степана. Потом мой плакат забраковали пожарники. Иван сгорел? Выходит, что наши пожарные плохо работают? Не смогли спасти человека!. И вышло вот что: «Ночью пьяный лёг Степан с папироской на диван, в результате утром рано у Степана нет дивана». Его особенность было то, что он всюду искал замаскированную свастику – в переплёте окна, в фигурке бегущего человека, в ветке дерева

БАМ

Я художник лаконичный, а когда рассказываю- вспоминаю массу деталей. У меня в «Детгизе» вышло много книжек с картинками, в них я рассказывал, как строят мост, как добывают нефть. Я ездил 2 раза на БАМ от журнала «Костёр». И писал оттуда письма сыну. Решил сделать книжку. Принёс её в издательство «Художник РСФСР». И мне сказали, что это не напечатают никогда- так как нет пафоса созидания, упадочно всё описано. Я ещё в тексте намекнул, что БАМ начали строить до войны. Но об этом нельзя было писать. Так как при Брежневе строители БАМа назывались первопроходцами, а я написал, что вот «мы сегодня ездили на корректировку старой трассы, которую начали самые первые строители БАМа»ещё Там ещё сохранилось множество заброшенных лагерей. БАМ начали строить до войны, но когда началась война, его разобрали весь на рельсы, и отвезли в Сталинград, и там сделали рокадную дорогу. Я поехал в Москву с книгой и сдал текст в издательство «Советский художник», и книжку сразу напечатали, сказали, что нет ходульных фраз, всё лирично и романтично описано…

Из книжки вставили цитату в учебник русского языка «Родная речь»- рядом с текстом Льва Толстого. Я сам учился плохо по всем предметам в школе, и вот мой текст попал как пример для всех школьников, как нужно составлять сложноподчинённое предложение! Потом за границей я познакомился с правнуком Льва Толстого

Я объездил весь СССР, 6 раз был на Сахалине, на Курильских островах, На Шикотане, Кунашире, Итурупею

.Полтора года работал в журнале «Аврора» художником-редактором. Писал много очерков, всё напечатано в «Авроре». Был в тундре, в шахтах на Кузбассе, на Каракумском канале. Якутии и т.д. Сейчас это невозможно. Зато вот часто езжу в Париж.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС

Я никогда не думал, что попаду в Париж. А о Париже я мечтал с тех пор как 1947 году прочитал Гюго «Собор Парижской Богоматери». У меня было много друзей-иностранцев благодаря деду Кульбину. Дед был знаменит на Западе, много искусствоведов приезжали к нам. Мне говорили: «Как ты не боишься общаться с иностранцами!». «Я с людьми общаюсь»,- говорил я им. «Тебя же никуда не пустят!». «Меня и так никуда не пустят»,- отвечал я. И как всё перевернулось! У меня столько друзей появилось в Европе. Когда стало можно выезжать на Запад, не было проблем, у кого погостить- и в Стокгольме, и в Лондоне, и в Париже. А те, которые меня пугали и сами были выездными, теперь они меня просят- дай адресок, у кого пожить бесплатно можно.

В Польшу и Чехословакию я ездил много при СССР. В Варшаве я оформил спектакль «Клоп» по Маяковскому в знаменитом театре «Стара прховня» Войтека Семёна. Кроме оформления вылепил тридцать фарфоровых скульптур персонажей пьесы..Мои работы в Русском музее, в Третьяковской галерее, во многих странах в музеях .Есть серебряная медаль Академии художеств, дипломы и медали на заграничных выставках, получил звание Заслуженного художника России.

МЕТРОПОЛЬ

Меня поразил «Театральный роман» Булгакова, как он там описывает сам писательский процесс. Первый рассказ я написал про букашку. Я загорал, увидел букашку, и представил мучения букашки, как она лезет по песчинкам- огромным камням, и всё осыпается. Стал записывать сценки, которые наблюдал. То, что не мог нарисовать- то описывал словами. Написал про школу, про коммунальную квартиру. Накопился у меня мешок рукописей. Показал Андрею Битову. В это время ему кто-то позвонил по телефону, а он воскликнул: «Не мешай! Я читаю! В Ленинграде родился новый прозаик!». Потом Битов мне сказал: «Ты читал Акутагаву». Я подумал – «Окуджаву», так как Окуджаву я знал, а Акутагаву нет. И Битов снял с полки томик этого японского писателя и подарил мне его с надписью. Кто-то эту книжку у меня зачитал. Он сказал, что я пишу похоже на Акутагаву .(Так же считает и моя японская подруга литературная переводчица с русского на японский. Она перевела мою публикацию в журнале «Звезда» на японский язык) и некоторые рассказы.

Потом Битов нашёл машинистку, она перепечатала мои рукописи. Битов хотел напечатать в журнале «Метрополь» мои рассказы. Но Аксёнов был редактором, и он забраковал мои рассказы, сказал, что они недостаточно антисоветские. Хотя они понравились Фазилю Искандеру.

А потом «Метрополь» вышел, всех авторов поисключали из Союза писателей. Битов мне сказал, что мне повезло, что меня там не напечатали. Мне и так особенно работу не давали, приходилось на заработки ездить в Сибирь, где я со своим красноярским другом оформлял клубы, кафе, на Нурекской ГЭС сделали большой деревянный рельеф на тему дружба русских и таджиков, два рабочих на фоне плотины соединены крепким рукопожатием. Интересно сохранилась ли эта стенка?…

ПАРИЖ

Живописью я занимался всё время. Но картины не выставляли нигде. Так как я был членом Союза Художников, я не мог выставляться на квартирных выставках. А в СХ меня не выставляли, так как считали формалистом. Картины я дарил на день рождения друзьям, когда не было денег на бутылку водки.

В Париже же тогда, когда я приехал, были в моде русские картины. Если встречалась буква «Ю» или «Ъ» так сразу картина покупалась .Потом мода на экзотику прошла, но мне повезло, я оказался в их вкусе.

.

Жанна Ковенчук, жена художника

-Позвольте, я вмешаюсь и расскажу, почему Гага нравился в Париже. Во Франции есть свой особый вкус. Гагин стиль живописи- это их стиль, они любят лаконичность, яркость, позитивность, незагруженность деталями. Гагу полюбили с первых дней. Наша подруга повесила картины у себя в квартире на Монмартре. А окна там не то что у нас, они там их не занавешивают, у них там всё напоказ. Напротив жил галерист, и он через окно увидел картины Гаги. И так Гага стал выставляться в его галерее. Потом в других – в Париже, Лионе, Реймсе в Монако.

Это был 1987 год, у нас появились какие-то деньги.. Нам стали советовать купить компьютер, и в России его перепродать, так многие делали, сколачивали первоначальный капитал,. но мы не стали этим заниматься. Это затягивает, мы можем превратиться в барыг, -так мы подумали. Я выросла на Колыме в Нижних Крестах в (Черск) там находились расконвоированные воры в законе, даже знаменитый Кривдун. Мама и отчим были врачи. Я запомнила . одну истину. «Если врач- будь врачом, если художник- будь художником. - . В Париже было много соблазнов. Но мы все деньги спустили на выпивки и гулянки на подарки родным и друзьям. Нам всё время казалось, что мы в Париже последний раз.

Я окончила Ленинградский университет, китайское отделение. Как раз в тот год, когда отношения с Китаем испортились. На третьем курсе познакомилась с Гагой.

Он на Маяковского был похож.

Гага:

Я помню, как Жанну в первый раз увидел в Театральном кафе на Невском. Я там обедал , смотрю, девушка вошла эффектная с компанией. Я проводил её взглядом. Через несколько дней в мою дипломную мастерскую вдруг входит знакомый художник монгол и приводит Жанну. А вскоре мы с ней случайно встретились в троллейбусе на Невском, и уже не расставались. Это было лето 1960 года. 15 октября того же года мы поженились и стали жить в нашей 11 комнатной коммуналке недалеко от Астории.

-Кстати, ещё в Ленинграде в 1964 году мы познакомились с Марлен Дитрих во время её гастролей. Нас познакомил Николай Павлович Акимов. После концерта в Д.К.им. Горького, который мы смотрели из за кулис они пригластли нас в ресторан АСТОРИЮ куда мы позвали так же своих друзей. Потом мы гуляли по городу, любовались белыми ночами Она предлагала дать Жанне рекомендательное письмо в какой-то парижский дом мод, что бы она демонстрировала там платья конечно тогда это было просто немыслимо. И Жанна с благодарностью отказалась.

Жанна:

Марлен и её дирижёр Берт Бакарак жили в Астории, когда мы провожали их в гостиницу. то показали на наш дом. Они выразили желание зайти к нам в гости, но нам неудобно было их пригласить, Ведь кроме нас в этой квартире жило ещё около пятидесяти человек, и нам было неудобно срамиться. Мы постеснялись туда пригласить наших новых знакомых сославшись на ремонт хотя они набивались к нам в гости. Они обиделись. Они видимо думали, что мы очень богатые, потому что в том мире откуда они приехали в таких районах живут только богачи

Сейчас вместо бывшего гастронома на первом этаже с народным названием почему-то «Звёздочка» теперь шикарный ресторан VINCHI, а под крышей все окна как впрочем, как и все окна дома оделись в евро рамы…

Жанна:

Нам в голову не приходило когда - ни будь уехать из России, хотя КГБ думал наоборот -У нас невысокая самооценка. Может быть это наше счастье. У кого завышенная самооценка- те обычно ничего не добиваются, слишком много требуют от жизни.

Гага:

Чем хорош Париж? Там дышится легко. Впечатление, как будто на лицо надели кислородную маску. Я был в реанимации с воспалением лёгких, и знаю это ощущение.

Жанна:

Я сорок лет занимаюсь живописью, стала членом Союза художников, учитель мой Гага.

-Париж- город не мещанский, в нём не смотрят, как ты одет. Там смотрят, весёлый ли ты, остроумный ли ты, интересный ли. Вот в Ницце мещанство процветает.

Гага:

-А в России есть девушки, которые, узнав об иностранце, сразу спрашивают: а он богатый? А он женатый?

Жанна:

-В Париже девушки самостоятельные, там девушки отвечают за себя. Им стыдно быть на содержании они не спрашивают: А он богатый

ХВОСТЕНКО

Жанна:

Хвостенко мы знали ещё в Ленинграде, но ближе с ним познакомились в Париже и стали настоящими друзьями.

. Мы приехали в канун Рождества, и никого из наших друзей в Париже не было. Позвонили Хвостенко, и он, позвал нас в гости и пел для нас весь вечер. Мы, часто ходили к ним в сквот пустую заброшенную фабрику. Многие приезжие или бездомные там жили и рисовали, Там было не комфортабельно но тепло , и светло ,весело, собиралась европейская богема, их снимало ТВ.разных стран. На выставки приходили парижские художники. Еда в Париже очень дешёвая, если покупать в непрестижных магазинах , вино тоже, спонсоры в гости заходили в сквот. Лешка всех привечал, кому негде остановиться. Потом эту заброшенную фабрику сквот отобрали, что-то строить захотели. И они перебрались в другое место на улицу Жан Лолив, на окраине Парижа, последний сквот был на Рю Пародии в заброшенной типографии.. У нас осталось много фотографий и фильмов с тех времён.

У Лёши было роковое невезение на деньги. Если кто-то захочет купить его работу то, вечно что-то случается. Он тяжело заболел, вся русская иммиграция собирала деньги на операцию. Его вылечили. Он выжил, хотя написал ужасную песню, о том как «на суд архангелы зовут». Всё было хорошо. Но вообще настоящему художнику слишком много денег иметь не здорово для творчества , можно сбиться с пути. Когда приходят деньги и успех, то с художником часто что то случается..

Интервью Ирины Дудиной.