Татьяна Москвина

О ГНИЮЩИХ ДУШАХ И ПЕТЕРБУРГСКОЙ СЕРЕБРИСТОСТИ

-Татьяна, вас многие любят как публициста, но за последние годы вы выступили как яркий прозаик, у вас вышло две книги «Смерть это все мужчины» и «Она что-то знала», спектакль по вашей пьесе «Па-де-де» идёт в Питере и Москве, к тому же вы выступили как актриса в кино. Всё же, какой вид творчества для вас главный?

- Художественная литература- это процесс загадочный, и какой там ещё будет результат, какой там ещё читатель тебя прочтёт- это неизвестно. А вот публицистика- это то, что читают сейчас, чувствуешь себя всегда на связи. Включенность мне нравится. Интересная у меня пропорция между замкнутостью и общительностью. Я долго её искала и нашла. Жизнь всё время на миру меня раздражает, все всё делают неправильно, меня не слушают, это психоз, я понимаю. Но и одна я тоже не могу. Сочетание художественной литературы и критики –это то, что мне нужно. Я хорошо чувствую себя в прямом эфире, я от природы смышленая. Я освоила массу фантомных профессий, в том числе профессию радиоведущего. Если меня совсем выживут из города, то я смогу прижиться где угодно. Я заметила, что гораздо дешевле ездить в Берлин, чем в Москву. И я думаю- а не найти бы мне работку в Берлине? Друг мой Гюнтер Грасс, лауреат нобелевской премии, в Берлин приглашает. Он международной амнистией занимается, он всех писателей должен примечать.. Монополисты вздувают цены, они же понимают, что Петербург-Москва- это муравьиная тропа, что все ездят. Железная дорога в границах ещё держится, а аэрофлот вообще спятил, в Шанхай дешевле долететь. Жизнь на родине дорогая очень, не по карману многим.

-В вашей прозе главной мне показалась тема женщин. Вы в прозе исследуете то, что происходит с женщиной в условиях проживания в такой оригинальной стране, как наша, к тому же и детство под красными флагами прошло.

-Русская женщина советского периода – это уникальное явление, которое ждало своего исследователя, и в моём лице, может быть, и дождалось. Нельзя сказать, что это окончательное, памятник поставили и дальше пошли. У нас всё живо это. Мы сами родом оттуда. Ленинград, СССР. Я родилась в несуществующем городе, в несуществующей стране. Миллионы людей тоже. У меня один герой говорит в моей книге: «Современны постсоветский мужчина- это позор цивилизации». Со всеми оговорками, что есть исключения, я с этим согласна. Такая деградация произошла в 70-80-е годы, и сейчас она продолжается. Женщины были консервативны, они хотели любить и продолжали любить, были настроены на любовь и семью, а любить приходилось то, что есть. А то, что есть- это просто чудовищно. Никакой культуры- ни в строительстве семьи, ни в строительстве чувств. Сексуальная элементарная культура отсутствует. Инфантильность и распущенность мужчин, азартность- всё это поставили женщину в очень тяжёлое положение. И вот многие женщины из этого унижения выбрались, выбрались с честью и достоинством. Нравственно они гораздо выше тех, кто должен был определять, организовывать жизнь, но со своей ролью не справился. С землёй, с управлением не справился, стал потакать. Есть какое-то количество хороших мужчин, которые и на работе выбиваются из сил, и семью содержат. Если б их не было б, то ничего не было бы. Но это часть того целого, которое позволяет себе по 500 000 в год вымирать от алкоголизма и явлений, связанных с алкоголизмом. Это распущенность. Какие тут дети и женщины, если им бутылка дороже всего

-Может это от невыносимости жить. Такой суицид завуалированный. Они чувствуют, что не в силах изменить жизнь, а мужчина должен быть хозяином жизни, господином хоть на каком-то клочке территории или деятельности. А это невозможно, и они уходят в мир грёз, алкогольное инобытиё….

- Они и невыносимо пьют, и выносимо пьют, и от радости, и с горя пьют. Это распущенность. Что значит «невыносимо жить»? У нас сейчас ни террора нет, ни войны. Работай и не пей, и ты и хозяйством обзаведёшься, и домик построишь. Всё доступно. Трудности преодолимы, особенно если хорошая женщина рядом. Поджигать они себя любят, азартные игры любят, спорт, драку, войну, алкоголь.

- Насчёт домика- при средних зарплатах это недостижимо. А что касается «поджигания себя»- то если бы они этого не любили, может мы бы их тоже не любили бы…

-Вопрос же в мере! Если каждый шаг алкоголем сопровождается, то это распущенность. Воли очень мало, сознания мало. И самолюбование. Они любуются собой, они страшно себе нравятся, и женщины их в этом поддерживают. Они говорят – какой ты замечательный. А чего там замечательного!

- То есть мужчин надо клеймить, наказывать, дразнить, делать трудными подступы…

- От этого они лучше не будут. Здоровый разумный холод нужен. Любить, но не высказывать бурно. Любовь в идеале разумная должна быть. Женщины губят мужчин любовью.

-А вот два сына у вас. Как вы их воспитываете?

-Гублю, конечно. Недавно только прозрела, что гублю, что так нельзя. Чем лучше, тем хуже. Но что мне с самой собой делать? Сейчас у меня более человеческая жизнь, менее страстная. Мне хочется из женской гусеницы стать человеческой бабочкой, мне интересно, что получится. Мне хотелось бы нести как можно больше разума в окружающую меня действительность. Это риск, может не получиться.

-Вот я была на премьере вашей пьесы «Па-де-де»…

-Это не премьера была. Поставил её Говорухин в Школе современной пьесы, поставили её в Омске, в Русском театре в Антверпене, в Выборге. Это такая известная в театральных кругах пьеса.

-Вот в пьесе главное это драматургия, то, как в человеке пружина проявлятся. А насколько современная жизнь, такая из изолированных одиноких особей, с гладкими глянцевыми соприкосновениями, насколько она поставляет материал для драматурга?

-Надо иметь способности к драматургии. Это не такой частый дар. Важно выбрать ситуацию, сделать её естественной. Подсмотреть или додумать надо уметь.

-Сейчас все говорят о кризисе сценаризма, драматургии. Все кричат, что нет хороших сценариев. Может, что-то в жизни изменилось, и она лишилась пружин, стычек, героев, всё размылось после болота постмодернистического отсутствия морали, чёрного и белого, хорошего и плохого….

-Нет. Можно подсмотреть ситуации, обострить их. Современная жизнь не отличается от жизни- при Островском. Тогда также влюблялись, женились, рисковали своей репутацией, в коммерческие афёры пускались. Но сейчас есть искусственные установки в мире культуры. Авторов толкают к схемам, которые не у нас изобретены. Голливудские стандарты, бодрое кино навязывают. А потом жалуются, что нет сценариев. Чтобы что-то расцвело, нужно жить по естественным законам, а искусственно срезанный цветок- он и живёт два дня всего. Оборвалась какая то нить. Арбузов воспитал Петрушевскую. А дальше что-то пресеклось..

- Какие ощущения остались у вас от съёмки в кино?

-У Учителя я снималась в двух фильмах- «Дневник его жены» и «Маленькая Жизель». Хорошие ощущения остались, платья мне сшили, шляпы, ездила я в Ялту, честно, по Станиславскому представляла, что вот я эмигрантка, живу в Париже, дружу с Буниным.

-А с Буниным стали бы дружить?

-Очень может быть. Тэффи он любил. У неё был, правда, более счастливый и лёгкий характер. Хотя сходство со мной есть. У неё был поздний литературный дебют, она насмешливой была. Она была более женственная.. Думаю что на почве любви к литературе и понимании неких правил стилистики русского языка мы могли бы сойтись с Буниным и другими писателями. Но мне бы больше всего хотелось бы пожить в гостях у Островского, в Щелоково, летом. Почему у него 42 пьесы- семью надо кормить, каждое лето по пьесе.

-Сейчас проза- это редкий сектор в литературе. Под видом прозы часто проходит что-то другое, публицистика, биографический роман. Но вот проза в чистом виде, как зеркало реальности, построенное пот своим законам. Вот вы когда писали роман «Она что-то знала», вы изучали жизнь прототипов, подруг…

-Это не подруги, они другого поколения. Я не бытописатель, я скорее по- гоголевски пользуюсь обобщениями и типизациями. Как гоголевские помещики- каждый представляет какую-то сторону, путь, вариант судьбы, так и мои 4 женщины- это 4 типа. Мне нравится такой алхимический процесс- много черт пошло на эти типы. Жизнь преломлена, вещество из неё извлечено. Это аналитическая проза, которая была у Трифонова, у Маканина, авторы думали над жизнью. Это книга и о литературе, в ней преломляются мои жизненные и литературные пристрастия в насмешливой и грустной форме.

-Ваши книги экранизировать никто не собирается?

-Были идеи, но до конкретного дела не дошло. Какое-то время проходит, и видно, что книга не проходная. «Смерть- это все мужчины» вышла 2 года назад, а уже книгу приняли, её знают. Книга «Она что-то знала» -она лучше, на неё больше стараний пошло. Но сейчас надо сделать третий прыжок тигра, написать третью книгу, хочу написать что-то небывалое. Одарённый человек может написать одну хорошую книгу- и это не мало. А писатель- это маньяк. Ему всё время надо что-то писать.

-За ваше острое словцо часто бывала резкая реакция?

-Я много потеряла знакомых и друзей, которые просто струсили. Некоторые решили, что общение со мной повредит из карьере. Воцарилась новая администрация, многие к ней рванули за должностями на ТВ, за гранами. Город у нас маленький. Работы мало, денег мало, грантов мало. Нищая интеллигенция. Всем известно это положение. Негде работать. Поэтому, хотя приказаний не было, но многие отринули от меня. С кем то я сама прекратила общаться. Жалкое это было зрелище. Стыдно было за людей. Гроши эти жалкие, гранты, зарплаты. Можно было бы зарабатывать и без такого унижения. 33 сребренника это 33 среебренника, только каменистое поле впереди, где можно повеситься. Ужасно себя потерять. Даже когда тебя внешне унижают- это можно перенести. Даже когда без работы и без денег остаёшься- это не так страшно. А вот когда внутри распадаешься и не знаешь, кто ты, что ты…. Ну ради детей совершить дрянь- это понятно. Но чтобы ради комфорта небольшого дополнительного! И ради этого себя предавать! Когда душа гниёт- это страшное зрелище.

-Вот как вы думаете, почему яркие питерские люди не попадают на экраны всероссийские? Почему из России выпадает Петербург с его культурным и научным потенциалом?

-У нас никто не занимается культурой. В городе нет хозяина, который бы ощущал его как своё тело, отвечал бы за него, знал бы его и понимал.

- В отличие от Лужкова?

-Он для меня человек дремучий и со страшными ходами мыслей. Не обладающий культурой и вкусом, но он ощущает Москву как свой город, если что то происходит, то он бросается и телом и душой в место опасности. А у нас к городу относятся как к чему то чужому, говорят пустые слова. Что значат слова «развитие Петербурга»? Куда должен развиваться, как, кому должен?. Венеция- в ней что, небоскрёбы ставят? В ней что, уплотнительную застройку проводят? Почему, зачем, как должен развиваться Петербург?

-Он и так вполне развитый, его просто надо подкармливать…

-Точно также никто не занимается культурой. У нас мало звёзд, кто прославился, тот прославился. Не показывают, не приглашают. Надо иногда и стипендии платить и комнаты давать. Не способствуют людям, не способствуют. У нас выживешь- хорошо. Если здесь выжил, то везде выживешь, и в Москве, и в Нью-Йорке. Если признали в Петербурге, так можешь и на Марс лететь. Москва это курорт. В обмен на славу и деньги нужно там чуть-чуть шевелить клешнями. А у нас нужно биться головой об такую дверь! Не вижу ни попечения, ни плана, ни программы, ни даже любви не вижу. Ни понимания людей, которые занимаются культурой и искусством!

-Вещами вечными и самыми главными, так как всё остальное преходяще…

-А в их представлении вещами ненужными. Боюсь, что это люди просто не сведующие и не образованные. Цитат в их речах я не слышала, хоть бы Пушкина бы процитировали б!

-Может ли публицист влиять на воспитание правителя?

-«Пульс», конечно, принято читать. Думаю, что читают. Даже арестовывать пришли – когда вышла статья про прокурора Юрия Чайку. Мне действительно нравится этот прокурор, и я написала, как хорошо бы было б, если б он заглянул бы к нам в город, на ТВ зашёл, на уплотнительную застройку посмотрел бы. И вот этот выпуск ходили и изымали, значит, читают. Я так фатально к этому давно отношусь. Хочется, чтоб читали и знали. Я была так счастлива, когда начиналась перестройка, что будет свобода слова. И я за это буду драться до последнего. Теперь среди моих друзей Гюнтер Грасс, «Международная амнистия», которая следит за свободой писателей. Если кого то преследуют- тут же Гюнтер Грасс! И я ободрилась. Буду до последнего стоять за свободу слова. Может я иногда преувеличиваю, может у меня иногда мрачно получается. Но публицист и должен преувеличивать, чтобы привлечь внимание. Не то, что я всё время рыдаю над несправеливостью, я люблю жить в любых условиях. Но за свободу буду держаться, мне это дороже всего. Столько крови пролито было за неё, столько умирало людей за конституцию, свободу собраний, свободу слова, столько предшественников боролись за это! Буду оправдывать эту великую борьбу.

-Татьяна, у вас такой чудесны дуэт с телеведущим Сергеем Шолоховым. Вот как вы, две творческие личности уживаетесь?

-Мы живём не как два творца, а как семейная пара. Творческий дуэт должен вместе литературу делать, или кино, а мы делаем нашу жизнь. Могло бы дело дойти и до разлада, но ни разу не дошло. Даже и ссоры не было настоящей за 20 лет.

-Он ваши книги, статьи читает?

-Читает всё. И я читаю, что он пишет. Мы много времени проводим друг с другом. Я с Сергеем больше всего в жизни общаюсь. Хотя он другой по природе. У него нет такой реактивной горячечной страстности, он более рассудителен и спокоен. Если бы он вибрировал в ответ как я, то рухнуло бы всё. Мне он нравится, я была в него безумно влюблена. Всё ушло нас строительство жизни, сейчас у меня нет такой способности любви. Мне кажется, он очень петербургский. Как Алиса Фрейндлих- эталон Петербурга, она живёт стильно, корректно, со своей повадкой не болтать о личной жизни, а делать добро тихо. Эта светлая, серебристая повадка многим нравится. У Сергея есть эта петербургская серебристость. Как писал Чехов- хороший человек не будет плевать на пол, оскорблять ребёнка, устраивать скандалы из-за обеда...И мне нравится, что Сергей Шолохов такой же, он меня успокаивает, как в жаркий полдень выпить холодного белого вина. Он очень умный человек, это необходимое условие для совместного проживания. Он написал диссертацию.

-Какую?

-«Моцарт и Сальери» Пушкина в контексте русской культуры 20 века». Я Островским занималась в аспирантуре, а он Пушкиным. Два Александра, два солнца. Такие солнечные гении, один демиург русской литературы, другой- демиург театра. У нас люди занимались Лениным, а мы ходили, как пижоны.