Шинкарёв Владимир, художник и писатель

-Володя, что за новая выставка, почему "Зима в Риме". Она тоже будет монохромная?

- Монохромная – слишком сильно сказано. Да, несколько сдержаннее колорит, чем, скажем, у Дерена фовистского периода. Не в тропиках живем – в Петербурге. В картинах серии «Рим зимой» - тоже сдержанный колорит. Так получилось, что зима, которую я провел в Риме, по статистике оказалась самой дождливый с 1921 года, что и пришлось отразить в картинах. (Ну что поделаешь: на ловца и зверь бежит.)

- Володя, вот если тебе отрастить причёсочку, то ты смог бы сыграть Гоголя, у тебя гоголевская ухмылка в глазах. Вот в Гоголе было сочетание смеха и слёз. Ты начинал со

смеха, а вот теперь от твоих картин веет слезами. Ты навсегда со смехом расстался, или затаил его?

- Подумав, я вспомнил немало своих картин, от которых веет слезами, даже от названий: «У сестренки украли сумку», «Кот объелся и лежит в цветах», «Коровушка заблудилась»… но это было довольно давно, в героический митьковский период. С тех пор мои картины стали куда спокойнее, хоть и драматичнее. Смеха меньше, да, но мне не кажется, что от них слезами веет. Это уж скорее Гоголя в позднем периоде творчества можно упрекать: не смешно, слезы одни…

-Когда я читала "Максим и Фёдор", то всё думала, откуда у хлопца испанская грусть, то бишь откуда на среднерусской равнине японские мотивы, лаконичность,

созерцательность... Для тебя русский человек более всего похож на японца душой?

- Русский человек отзывчив, может и утопической, пассеистской Японией проникнуться всей душой посильнее, нежели реальные японцы – посмотри хоть на нашего друга Михаила Сапего. Но в «Максиме и Федоре» есть, например, и собственно «испанская грусть», то есть подражание средневековой испанской поэме «Песнь о моем Сиде» и много другого.

-Вова, как бы ты не отнекивался, но ты породил своим литературным даром Митьков. И пытался им же их убить. Я только что приехала из Коктебеля, в путеводителе по Крыму,

изданном в 2010 году встретила фразу "тут любят отдыхать митьки -неформалы, тяготеющие к натуральному". Всё же миф о митьках живёт и крепнет уже за границей даже. Сколько места слово "митьки" занимает в твоём внутреннем монологе сегодня?

- Я и не отнекиваюсь вроде бы, породил. А то, что «пытался убить»… Это выражение – породил, убил – помнится, в данном контексте впервые употребил Александр Секацкий на пресс-конференции по поводу книги «Конец митьков». В целом мысль Секацкого была в том, что «митьки» - замечательная технология сопротивления, которой нечего противопоставить – митьки и так в говнище, что вы с меня еще возьмете? А для того, чтобы идея не испортилась и не сгнила – нужна хорошая концовка, жирная точка. Обрати внимание, я не от себя говорю, вот прямая цитата из Секацкого: «Идея уже пережила свое историческое акмэ. Формально люди, которые считаются митьками, могут до бесконечности предъявлять один и тот же бренд. Но дело в том, что от этого портится сама формула – она теряет свою внутреннюю убедительность. И предотвратить злоупотребление чрезвычайно важно для того, чтобы этот образ жизни, мысли, образ действия и письма, который сейчас, может быть, и не актуален, и не нужен, чтобы он был сохранен во всей своей экзистенциальной точности. А придет вдруг новый тоталитаризм – вот наготове она, технология экзистенциального сопротивления под ключ».

Ты, Ирина, вероятно, не согласна с этим, да и я считаю, что следующий раз нужно будет изобретать другую, новую «технологию экзистенциального сопротивления». По-митьковски говоря: «через двадцать лет другие коммунисты ответят перед партией». («Зеркало для героя».) Митьки сделаны на один раз. Реальной группы художников «Митьки» в том смысле, в каком она существовала в 80-х годах, уже нет. Но мифические митьки, как и написано в «Конце митьков», «никогда не кончатся, не заболеют и не умрут». Вон, даже в Коктебель любят ездить отдыхать…

-Ездят не подлинники, а их клоны. Может быть грусть и суровость твоей живописи- это некое чувство вины за то, что ты породил? Всё же в митьках как мифологической породе людей есть много неприятного, главное- покорность перед восторгами бутылки. Может, ты чувствуешь вину за эстетизацию порока?

- Когда прямо в лоб спрашивают: а не стыдно, что породил митьков? А не стыдно, что потом пытался убить наших любимых митьков? А не потому ли у тебя такая мрачная и монохромная живопись, что ты чуешь, какой после этого гад? – трудно односложно поддакивать. Напомню, что все мои объяснения и расшаркивания по поводу эстетизации порока и вообще митьков изложены в моей книге «Конец митьков», которую ты, хоть и не одобряешь, но прочитала.

-Ну, надо же иногда и в лоб спросить, чего юлить то. Может ты по ночам кошмары полосатые видишь… Ты правда считаешь, что цвет уходит из жизни? А нет ли у тебя желания организовать сопротивление этому явлению, в контру омерзительно серым российским городам?

- Интересный вопрос. Что есть цвет, что есть серость? Мне-то кажется, что мои картины не монохромные, а полны цветовых нюансов. Что серый цвет у Мане или Ватто – буйство цвета, а, например, картина «Клятва партизан» (виноват, не помню автора) с красными и разноцветными знаменами – абсолютно бесцветная, серая.

Можно сказать, что российские города омерзительно серые, да – но при этом они переполнены кричащим, анилиновым цветом, рекламы и вывески хотят переорать друг друга резкостью и интенсивностью. Чувство цвета у людей в городах атрофируется, как атрофируется слух у переживших бомбежку. Естественный пепельный, жемчужный, перламутровый колорит Петербурга уже невозможно разглядеть. Мое сопротивление этому явлению и выражается в моей живописи, ставшей гораздо более сдержанной по цвету чем в 90-е, тем более в 80-е года.

-Всё же, как в тебе уживаются художник и писатель? Мирно или в борьбе пребывают? или поочерёдно взывают?

-Ну, в тебе тоже ведь уживаются поэт и художник. Во мне, например, поочередно взывают. Или одному полушарию мозга – ответственному за употребление слов – энергию отдаешь, или другому – ответственному за пластические образы. Чтобы оба полушария полноценно работали, то есть писать картину, одновременно обдумывая прозу – даже не пробовал никогда, не моего ума это дело.

-А как складываются отношения с тельняшкой? Это твоя любимая одежда, или ты её порвал и пнул?

- Почему так навзрыд – или-или, по Кьеркегору? Чего мне ее рвать и пинать? Любимой одеждой тельняшка у меня не была никогда, это не повседневная, а парадная униформа митька, одевалась по торжественным случаям.

-Меня поразила книжка "Митьковские пляски", в котрой ты филигранно и гениально создал опись танцевальных движений заматеревших и трезвых митьков. В мире, из которого ушёл народный натуральный национальный пляс от души, твоя книжка выглядит как нечто... Нечто ещё никем не понятое, но мучительно взывающее. Ты сам любишь танцевать, и как ты танцуешь?

- Спасибо за комплимент, но сама опись – контаминация описаний русских плясок, так что не я её изобрел. Но ты права, «Митьковские пляски» - самая почвенная, традиционалистская часть книги «Митьки». Танцевать я люблю, частенько пускаюсь в пляс, занимаясь живописью. «Заратустра избавляется от духа тяжести танцуя» - далеко не пустые слова, их нужно понимать и буквально.

Увы, я застенчив и публично танцую только выпив как следует, что не случалось почти 20 лет. А раньше так плясал, что нередко соседи снизу милицию вызывали.

-Зима в Риме- это, наверное, очень изысканно прекрасно, а вообще какое твоё любимое время года в России? А какой город в мире ты считаешь самым красивым и близким душе?

- Зима любимое время года. Холодно, правда, сердце болит… Весна, наверное, хоть и «вонь, грязь», и как-то тревожно. Да все времена года необходимы в России. Вообще-то подобные вопросы – жестокая игра. Выбрав одно, ты принижаешь остальное. Но если уж категорически нужно выбирать, то осень, осень в самом красивом и близком душе городе – Ленинграде 70-х годов.

-Одна из самых восхитительных твоих картин- "Носферату". Она перекликается много с чем, для меня с рассказом Виктора Ерофеева "Жизнь с идиотом". Какова судьба этой картины, где она сейчас?

- А я и не читал «Жизнь с идиотом», только отрывки оперы видел. Картина эта, как и вся серия «Кино» сейчас в Швейцарии, в галерее Бруно Бишофбергера.

-Вообще, кто твои поклонники и покупатели твоих картин? Есть ли типические черты у этих людей?

- Раньше была четкая типическая черта. Поклонники моих картин были люди материально необеспеченные, небогатые. Покупатели, напротив, были людьми состоятельными. Сейчас уже не разобрать.

-Ну и вопрос тупой- над чем вы сейчас работаете?

- Картины пишу. Извини, подробнее рассказать не могу.

Интервью и фото Ирины Дудиной

Ноябрь 2011