Леонид Юзефович

Пока белые не покраснеют и красные не побелеют…

Лет 10 назад судьба свела меня со странным человеком. Он был ужасен и прекрасен, и то и другое в нём пребывало в усиленном режиме. Красавец. Блондин. Беспредельно жесток и аморален. Почти каждый день сердце моё трепетало от ужаса- что он вытворит сегодня, не загремит ли в тюрьму? Но ангелы света удерживали его на краю бездны. Когда впадал в гнев, то лучше было этого не видеть. У него были странные возвышенные понятия о чести. Если что казалось ему бесчестным- сразу бил молча в зубы. Я видела людей с окровавленным ртом, ползающих по снегу. Если бы в наши пошлые подлые времена были бы дуэли, то мой возлюбленный оставил бы после себя горы трупов. Себя этот красавчик считал воплощением барона фон Унгерна.

Когда я увидела фотографию Унгерна, то действительно, мой приятель был на него похож. Такие же яркие водянистые голубые глаза, какие-то слишком дерзкие. Такие же губы, капризные и мягкие, никакого там волевого подбородка и властных складок. Кулаки, охо-хо какие кулаки при изящном телосложении…

Барон Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг принадлежал к роду, ведущему происхождение со времён Аттилы. В нём была перемешана кровь гуннов, германцев и венгров. Предки принимали участие в крестовых походах. Генрих Унгерн-Штернберг по прозвищу Топор был странствующим рыцарем и победителем турниров. Некоторые из предков барона были пиратами, Вильгельма Унгерна алхимика звали «Братом Сатаны». Но самым знаменитым предком барона был Отто-Рейнгольд-Людвиг Унгерн-Штернберг, владелец замка Даго на Финском заливе. Он сделал ложный маяк на своём острове, приманивал им корабли, те разбивались о скалы, а барон подбирал богатства их трюмов. Тем и жил. Маяк он выдавал за свою библиотеку, был нелюдим и угрюм. Этот деятель стал прототипом множества литературных персонажей европейского романтизма, в том числе поэмы Байрона «Корсар».

Сам же белый и кровавый барон родился в Граце 17 декабря 1885 года. Отец его был доктором философии и в Петербурге в Департаменте земледелия. Мать была богатой уроженкой Штутгарта. Они много путешествовали, и поэтому их первенец родился в Австрии.

Унгерн учился в Морском корпусе в Петербурге, потом в Инженерном военном, потом в Павловском пехотном училище, был произведён в офицеры, в 1908 году стал хорунжим 1-го Аргунского Забайкальского казачьего войска. «Обладает мягким характером и доброй душой»,- так свидетельствует служебная аттестация 1912 года. Тогда же он выиграл пари, что пройдёт по дикой тайге, не имея с собой ничего кроме коня и винтовки несколько сотен вёрст. Участвовал в Первой мировой войне, получил множество наград.

В 1918 друг Унгерна, атаман Семёнов, написал записку Керенскому о необходимости создать армию из кочевников Восточной Сибири. Вместе с Семёновым в Сибирь отправился Унгерн, вскоре барон стал командиром Туземного конного корпуса, затем Азиатской дивизии, властителем Даурии и Забайкальской железной дороги. При этом барон отличался необычайной, варварской и языческой жестокостью и по отношению как к врагам, так и по отношению к собственным подчинённым.

Своей задачей барон Унгерн считал восстановление монархии, уничтожение мирового зла в виде евреев и большевиков. Запад он считал прогнившим и падшим, высокую духовность он видел в жёлтой расе, не желающей выстраивать свою жизнь в угоду золотому тельцу и опирающуюся на ценности религии и монархического правления. «Люди корыстны, лживы, наглы, потеряли веру и истину. Не стало царей, не стало и счастья. Как земля не может без неба, так государства без царей»,- считал Унгерн. Для начала барон собирался возродить державу Чингисхана.

В 1920 году барон отправляется в Ургу, столицу Внешней Монголии. Монголия в то время находилась под властью Китая. Целью Унгерна было освобождение Монголии от китайского ига, восстановление власти Богдо-гэгена, духовного и светского правителя монголов, находившегося в заключении. И произошло чудо, которое монголы объясняли тем, что барон был воплощением Бога Войны, Амурсана. В Пророчестве священного белого камня было предсказано, что в годы правления Восьмого Богдо-гэгена, в 7 столетии по смерти Чингисхана, с севера придёт «барон Иван», воплощение духа девятихвостного белого знамени Чингисхана, и вернёт величие Монголии, возродит империю Чингисхана. Барон фон Унгерн пришёл с Севера, он был неуязвим в боях, пули не брали его, и он пришёл в предсказанные времена. Монголы считали, что дух горы Богдо-Ул, у подножия которой был рождён Чингисхан, передал барону свою силу и сделал его неуязвимым.

Барону Унгерну удалось изгнать китайцев из Урги, восстановить власть над Монголией Богдо-гэгена, создать на карте мира новое государство- Монголию. Правда, Внутренняя Монголия так и осталась под властью Китая, и монголы, живущие там ныне, теряют свою культуру и язык.

Далее всё шло по трагическому сценарию. Предательство. Пленение большевиками. 15 сентября 1921 года барон Унгерн подвергся суду в Новониколаевске и был в тот же день расстрелян. Расстреливал его взвод, но убит барон оказался одной пулей в голову. Солдаты боялись стрелять в Бога войны. Тут же родились легенды. Одна из них гласит о том, что расстрелянного барона монголы отвезли в горы, где его ждали да-ламы, они вылечили и оживили его, через Тибет перевезли в один из монастырей Бирмы, туда же привезли его сына от китайской принцессы. Легенда предсказывает, что Барон-джанджин спит в царстве Шамбалы, потом пробудится и поведёт монголов на подвиги Славы и Чести. Будет пришествие Майтрейи. В 2335 году Двадцать пятый хан Шамбалы под именем Ригден Джапо примет участие в северной войне с лало, с неверными на севере, и жёлтая религия победит во всём мире.

.

-Леонид Абрамович, вы начали работу над книгой о бароне Унгерне в конце 70-х. А когда вы впервые услышали это имя? Как возникло желание написать книгу?

-Я уже не помню, как и когда впервые узнал об Унгерне. Вероятно, студентом прочел о нем в какой-то книге о Гражданской войне, но поначалу для меня этот человек ничем не выделялся среди других белых генералов. Мой интерес к нему пробудился летом 1971 года, после описанной в «Самодержце пустыни» встречи с пастухом Больжи в бурятском улусе Эрхирик. Тогда же я сочинил рассказ об Унгерне, потом превратил его в повесть «Песчаные всадники», а в перестройку, когда стали доступны закрытые прежде архивные материалы, решил написать документальную книгу о бароне. Написал быстро, на вдохновении, но издавать ее никто не хотел. Одни издатели требовали от меня большей научности, другие — большей увлекательности. Лишь через три года первый вариант «Самодержца пустыни» по чистой случайности вышел в только что созданном издательстве «Элис Лак».

-В СССР в конце 70-х – начале 80-х в неформальной среде молодёжи был, можно сказать, культ загадочного барона. Вас это подстёгивало? Как вы думаете, чем был вызван такой интерес именно к этой фигуре гражданской войны?

-Возможно, такой культ и существовал, но я тогда об этом ничего не знал. Мой личный интерес к Унгерну был связан прежде всего с тем, что в юности я жил в Бурятии, бывал в Монголии. Человек, никогда не бывавший в этих местах, понять Унгерна по-настоящему просто не в состоянии.

-Ваша книга - это уже не первое издание. Сколько всего было переизданий? Это - последнее, или появляются новые материалы, и книга о самодержце пустыни ещё не закончена?

-Мне много раз предлагали переиздать «Самодержца пустыни», но я всегда отказывался, потому что в первом издании были ошибки. К тому же мне хотелось дополнить книгу. Это переиздание — первое с 1993 года, зато исправленное и увеличенное почти вдвое. Были, правда, контрафактные перепечатки первого варианта. Новые сведения об Унгерне появляются благодаря трудам второго его биографа — замечательного знатока и моего друга Сергея Львовича Кузьмина, но я больше ничего сказать о нем не могу и считаю мою работу законченной. Пусть ее продолжают другие.

-Ваша книга переведена на множество языков. В какой стране она пользуется наибольшей популярностью?

-«На множество языков» - это фантастика. Моя книга переведена лишь на французский и на монгольский. Во Франции она действительно имела относительный успех и получила хорошую прессу, но Унгерн и без того хорошо известен на Западе. Книги о нем есть на всех основных европейских языках. Только в Англии и только за последние десять лет вышли две его биографии — Ника Миддлтона и Джеймса Палмера. Правда, источниковая база и уровень осмысления событий у западных авторов оставляют желать лучшего.

-Вам не снится ваш персонаж?

-Раньше — снился, и наяву я вел с ним бесконечные мысленные диалоги. У меня с Унгерном сложные отношения. Я восхищаюсь им и одновременно испытываю отвращение к нему. Оба чувства переплелись во мне настолько тесно, что разделить их уже нельзя. Может быть, это пошло на пользу книге. В жизни ведь тоже все перепутано. Как только мы окончательно определяем свое отношение к какому-то человеку, мы подменяем личность моделью личности, а как следствие — упрощаем ее и сами же теряем к ней интерес.

-В книге вы описываете не только жизнь барона Романа Унгерн-Штернберга, но и сложнейший мир, который он перекраивал. Из 21-го века как лично вы оцениваете ту эпоху? Сегодня вы за белых или за красных?

-Отвечу словами моего земляка, прекрасного писателя Алексея Иванова. Он сейчас пишет документальную книгу про Емельяна Пугачева, и когда его спросили, на чьей он стороне, ответ был следующий: «Ни на чьей. Но в каждом отдельном случае я на стороне отважных».

-Многие авторы брались описывать жизнь безумного барона. Какую книгу вы сами считаете наиболее удачной?

-Только что вышедшую книгу С.Л.Кузьмина «История барона Унгерна: опыт реконструкции».

-На сегодня издано множество книг участников белого движения, например, в так называемой «чёрной серии». Не появились ли ещё персонажи, о которых вам бы захотелось написать большое историческое исследование?

-Давно собираюсь написать об удивительной жизни лучшего колчаковского генерала, а одновременно — социалиста и поэта, Анатолия Николаевича Пепеляева. Я собрал большой архивный материал о нем, но боюсь начинать работу, которая потребует нескольких лет жизни. Их у меня осталось не так много.

-Как на вас повлияло духовное напряжённое общение со своим героем? Не стали ли вы более воинственным?

-Воинственность для современного человека — черта психопатическая. В юности я много общался с офицерами, очень уважаю их, но знаю, что они куда менее воинственны, чем, например, футбольные фанаты.

-Не стали ли вы буддистом, изучая жизнь своего героя?

-Я вообще не религиозен, но буддизм как философская система вызывает у меня глубочайшее уважение. Безотносительно к Унгерну.

-На сайте «белое дело» высказывается точка зрения, что Унгерн не был таким уж жестоким, что садизм ему приписывался красной стороной, что вообще шла борьба пиаров, и красный пиар победил, навсегда оболгав «самодержца пустыни» в истории. Поменялась ли ваше отношение к этой тёмной стороне вашего героя в связи с новыми публикациями и исследованиями?

-Нет, не поменялось. Более того, в новом варианте книги я уделил больше внимания этой «темной стороне» моего героя. А то нынешние его апологеты готовы превратить барона чуть ли не в ангела. Да, красный террор был несравненно страшнее, но вы же не станете оправдывать убийцу на том основании, что его противник погубил народу еще больше. По подсчетам С.Л.Кузьмина, который относится к Унгерну куда лучше, чем я, на совести барона около трех сотен человек, убитых отнюдь не в бою. Причем среди казненных по его приказу немало женщин и детей. Сожжение виновного заживо — тоже не лучший метод поддержания воинской дисциплины. Обстоятельства, в которых действовал Унгерн, оправдывают его лишь отчасти. Другое дело, что садистом он не был, страдания жертв не доставляли ему удовольствия. Его жестокость проистекала из его идеологии — он считал себя «бичом Божиим», призванным очистить землю от скверны.

-Главное, что сделал Унгерн - создание независимой Монголии. Вы были в Монголии недавно. Помнят ли там русского барона?

-Помнят, разумеется, но на официальном уровне стараются не вспоминать. Национальная гордость не позволяет признать, что своей независимостью страна обязана чужеземцу. Правда, в последнее время эта ситуация начинает меняться.

-Выходила ли в Монголии ваша книга?

-Да, под названием «Кто такой был барон Унгерн».

-А как обстоит дело с личностью Унгерна в современном Китае? Предано ли забвению его имя, или там историки пишут свои версии событий?

-К сожалению, об этом я ничего не знаю. Знаю только, что до недавнего времени Тайвань не признавал независимость Монголии — все ее граждане имели одновременно и тайваньское гражданство. А Мао Цзедун обращался к Сталину и Хрущеву с просьбой вернуть МНР в состав КНР, но получил отказ. Думаю, что для китайской историографии все, что связано с Унгерном, тема болезненная. Тем более, что Внутренняя Монголия до сих пор остается частью Китая.

-Не обращались ли к вам кинематографисты и режиссёры театра с идеями создать фильм или спектакль об этом незаурядном человеке?

-Театральные режиссеры не обращались, а проектов фильма об Унгерне было множество. Лет пятнадцать назад сценарий такого фильма предложил мне написать знаменитый польский режиссер Ежи Кавалерович, позднее такая же идея была у Сергея Сельянова, у Алены Демьяненко, которая экранизировала мой роман «Казароза», еще у нескольких режиссеров и продюсеров, но до дела так и не дошло. Между прочим, в середине 90-х снимать фильм о бароне собирался Ларс фон Триер, но и его замысел остался неосуществленным.

-Имя неистового барона окутано мистикой. Вы верите в эту мистику?

-Нет.

-В «Буквоед» на презентацию вашей книги пришло очень мало молодых людей. В какие времена к фигуре Унгерна был самый большой интерес? Сегодня интерес стал меньше? Почему?

-В СССР интерес к Унгерну был формой протеста против засилья скучной советской бюрократии, в 90-х — следствием надежды, что придет сильная личность и покончит со всем этим бардаком. Сейчас ясно, что никакая сильная личность ни от чего нас не спасет. Да и отношение к Унгерну изменилось. Теперь он стал персонажем массовой культуры, в ней его место рядом уже не с Колчаком и атаманом Семеновым, а с Алистером Кроули и пророчицей Вангой.

-Нужно ли, на ваш взгляд, как-то увековечить память нашего соотечественника, изменившего карту мира?

-Если в Улан-Баторе поставят памятник Унгерну, я приму это как должное — монголы имеют право закрыть глаза на «темную сторону» его души. Если такой памятник появится в России, это будет для меня дурным знаком. Унгерн — мечтатель-идеалист, воин и палач в одном лице. Разделить эти три его ипостаси невозможно, а ставить памятники палачам у нас все же пока не принято.